В одном лесу жила-была волчица. Звали её Алла Витальевна. Сначала плохо жила — не доедала, ходила абы в чём, света солнечного не видала. Потом ушла с низкооплачиваемой работы на нефтяной скважине и устроилась на мясокомбинат поросятоукладчицей, получила повышение, стала фаршефасовщицей и, наконец, дослужилась до сарделькопробовательницы. Скопила денежку, взяла кредит без поручителей и построила она себе избушку лубяную. Оклеила её обоями, люстру повесила, коврик в прихожей постелила, доски, в магазине со скидкой купленные, на балконе сложила и стала ждать, пока личная жизнь наладится.
День проходит, месяц истекает, год кончается — а личная жизнь не слаживается. Грустно было волчице от этого, так грустно и жалобно, что хоть на луну вой. Она бы и выла, да луна только по ночам выходила, когда Алла Витальевна на вахте трудовой сардельки пробует да шпикачки оценивает.
И тут пришла она — любовь-матушка, сестрица симпатии-девицы и страсти-бабоньки. Пришла неожиданно, будто снег посреди июля.
Шла волчица к проходной, чтобы пропуск оставить да письма доверчивых потребителей забрать, чтобы потом в магазин зайти да продуктов набрать на неделю, полуфабрикатов, потому что свободного времени так мало, что жаль его тратить на готовку. Подходит она к проходной и замирает, как остеохондрозом пораженная, — сидит там вахтёр статный, с бородой вьющейся, шёрсткой гладкой.
— Кто вы, прелестное создание? — спрашивает у неё вахтёр.
— Волчица я, — потупила взор она. — Алла Витальевна.
— Приятно познакомиться, — приосанился он. — А я — козёл, Пётр Петрович.
Улыбнулся он, крик призывный издал и бородой потряс. Очарована оказалась волчица, полюбила его по самые уши.
С той поры всё в жизни волчицы поменялось, так ей козёл глянулся. Начала она подольше на работе задерживаться, чтобы его смены дождаться, привет передать да улыбкой поделиться. Козла это, конечно, радовало, но ещё более это радовало начальство — оно Алле Витальевне стало каждую неделю грамоты вручать за трудовую активность и на доску почёта фотографию её повесило, правда, фотография была неудачная — заяц на ней ещё живой получился.
Но волчица на эти мелочи внимания не обращала, всё чаще на вахту забегает, чтобы вкусный оставить и газетку свежую козлу своему передать. Он ведь очень прессу любил, но только чтобы свежую. А уж особый вкус до зарубежных изданий имел — если видел «Шпигель» или «Трибьюн», то сразу слюни начинал ронять.
Много ли, мало ли газет волчица козлу перетаскала, да наконец завоевала она его сердце. Встал Пётр Петрович в один прекрасный день и решил, что согласен её любить.
Скоро свадьбу сыграли, да съехались. Алла Витальевна глядела на мужа и нарадоваться не могла — такой хозяйственный и надёжный оказался. Коврик регулярно стирал, люстру в удобное место перевесил, обои перекрасил в нежный малиновый цвет, из досок стол журнальный сколотил: в общем, сыщешь ли где козла получше?
Год прошёл, другой — а волчица всё счастливее и счастливее становится. Оно, конечно, понятно — ведь появился у них сынишка маленький, ликом — чистый волчок, но с маленькой бородкой колышком, как у папы.
И не заподозрил никто подвоха, когда Пётр Пётрович одним воскресным утром сказал:
— Голос у меня грубоват что-то. А как, чёрт возьми, хотелось бы выйти на веранду поутру и спеть что-нибудь из раннего Мельхиора. Пойду-ка я к кузнецу, пускай мне голос перекуёт.
— Что ты, милый мой, голос у тебя сладок, как слива спелая. Надобно ли его портить? — удивилась волчица.
Но козёл упёрся и возражений слушать не стал, ведь твёрдо решил свой голос поправить. Дождался на работе получки и на кузницу отправился.
— Сделай, — говорит кузнецу. — Мне голос как у Мельхиора.
Кузнец поохал, попотел, но сковал козлу новый голос.
Идёт Пётр Петрович домой, напевает партии красивые и замечать начинает, что девки на него заглядываются.
Так рухнуло счастье Аллы Витальевны. Начал её козёл гулять почём зря — ночами дома не появляется, днём на рогах приходит, бороду завивает, газетами больше не интересуется. Плакала она в подушку, но на зверях никому и слова дурного про супруга не сказала.
И тогда он её бросил, потому что в одном из кокаиновых притонов, коих много в любом берёзовом лесу среднерусской полосы, влюбился в юную козу. С волчицей он развёлся, стол забрал, на козе женился и стал козлят с ней делать.
Осталась Алла Витальевна одна в избушке с идиотскими малиновыми обоями, не в том месте повешенной люстрой и сыном, почти волком, но всё-таки немного козлом.
Шли годы, сынок подрос, стал папкой интересоваться, да поздно — умер Пётр Пётрович от декупажирующего заворота кишок во время очередной арии на австрийском языке. Как узнала об этом Алла Витальевна, сразу плакать начала, плакала три дня и три ночи, а потом успокоилась и второй раз замуж вышла — за морскую свинку Ивана Тимофеевича, большого начальника маленькой фирмы. Жизнь её стала хорошая, почти даже отличная, в любом случае сильно лучше, чем у второй жены Петра Петровича, которая осталась одна с семью детьми и вынуждена была работать на вредной угольной мануфактуре, где даже первичной профсоюзной ячейки не было.
Их общий сын, уже настоящий волк лишь с примесью козла, вырос странным — слишком часто в небо смотрел да вопросы сам себе под нос скулил. Все за него волновались, даже Иван Тимофеевич линять от волнения начал, но то, как оказалось, лишь присказка была. Сказка началась, когда волк надел строгий костюм из серого твида, нацепил на грудь табличку со своим именем и пошёл в разные избушки стучать. Ему, известное дело, никто почти не открывал, а иногда и грубыми словами кричали через глазок и замочную скважину. Но он не сдавался и лап не опускал, потому что верил в себя, а ведь тот, кто в себя верит, всегда найдёт себе счастье.
И вот как-то раз он позвонил в дверь одной избушки на твёрдом фундаменте.
— Кто там? — проблеял тонкий голосок.
— Здравствуй, милое дитя, а взрослые дома есть?
— Нет, мамы нет дома. Здесь только мы, семеро детей одной козы.
Волк расстроился, конечно, но на всякий случай решил задать свой самый главный вопрос:
— А Вы хотите поговорить о Господе Боге нашем, Иисусе Христе?
Долго ли совещались, коротко ли шушукались семеро козлят, не знаю. Но дверь они волку отворили.
Что было дальше — тайна великая есть.
Антон Барышников
